Неточные совпадения
Оглянув жену и Вронского, он подошел к хозяйке и, усевшись зa чашкой чая, стал говорить своим неторопливым, всегда слышным
голосом, в своем
обычном шуточном тоне, подтрунивая над кем-то.
«Усадьбы поджигать», — равнодушно подумал Самгин, как о деле —
обычном для Николая, а тот сказал строгим
голосом...
У чана с водою встал Захарий, протянул над ним руки в широких рукавах и заговорил не своим,
обычным, а неестественно высоким, вздрагивающим
голосом...
Чтоб сложиться такому характеру, может быть, нужны были и такие смешанные элементы, из каких сложился Штольц. Деятели издавна отливались у нас в пять, шесть стереотипных форм, лениво, вполглаза глядя вокруг, прикладывали руку к общественной машине и с дремотой двигали ее по
обычной колее, ставя ногу в оставленный предшественником след. Но вот глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие, широкие шаги, живые
голоса… Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами!
Лицо у меня горело,
голос дрожал, на глаза просились слезы. Протоиерея удивило это настроение, и он, кажется, приготовился услышать какие-нибудь необыкновенные признания… Когда он накрыл мою склоненную голову,
обычное волнение исповеди пробежало в моей душе… «Сказать, признаться?»
Надобно заметить, что пролетающая птица не кричит своим обыкновенным
голосом, а прилетающая и занимающая места, хотя бы и временно, сейчас начинает свой природный,
обычный крик и свист.
Он не противился и, отпустив ее, вздохнул полною грудью. Он слышал, как она оправляет свои волосы. Его сердце билось сильно, но ровно и приятно; он чувствовал, как горячая кровь разносит по всем телу какую-то новую сосредоточенную силу. Когда через минуту она сказала ему
обычным тоном: «Ну, теперь вернемся к гостям», он с удивлением вслушивался в этот милый
голос, в котором звучали совершенно новые ноты.
Наступила страда, но и она не принесла старикам
обычного рабочего счастья. Виной всему был покос Никитича, на котором доменный мастер страдовал вместе с племянником Тишкой и дочерью Оленкой. Недавние ребята успели сделаться большими и помогали Никитичу в настоящую силу. Оленка щеголяла в кумачном сарафане, и ее
голос не умолкал с утра до ночи, — такая уж голосистая девка издалась. Пашка Горбатый, страдовавший с отцом, потихоньку каждый вечер удирал к Тишке и вместе с ним веселился на кержацкую руку.
Когда дошли до края, мы оба с отцом сказали
обычное «Бог на помощь!» и получили обыкновенный благодарственный ответ многих женских
голосов.
Под влиянием ее
голоса Вихров как бы невольно опустился на прежнее место перед камином. Мари же отошла и села на свое
обычное место перед рабочим столиком, — она уже ожидала, что ей придется выслушать несколько, как она выражалась, проклятий. Вихров в последнее время действительно в присутствии ее беспрестанно проклинал и себя, и свою жизнь, и свою злосчастную судьбу.
— Не знаю, — отвечала она своим
обычным глухим
голосом, — я с ним больше не живу, — мы разошлись! — заключила она после некоторого молчания.
Но на деле никаких
голосов не было. Напротив того, во время минутного переезда через черту, отделяющую Россию от Германии, мы все как будто остепенились. Даже дамы, которые в Эйдкунене пересели в наше отделение, чтобы предстать на Страшный суд в сопровождении своих мужей, даже и они сидели смирно и, как мне показалось, шептали губами
обычную короткую молитву культурных людей:"Пронеси, господи!"
Брови Саши нахмурились, лицо приняло
обычное суровое выражение, и
голос звучал сухо. Николай подошел к матери, перемывавшей чашки, и сказал ей...
Голос у него стал крепким, лицо побледнело, и в глазах загорелась
обычная, сдержанная и ровная сила. Снова громко позвонили, прервав на полуслове речь Николая, — это пришла Людмила в легком не по времени пальто, с покрасневшими от холода щеками. Снимая рваные галоши, она сердитым
голосом сказала...
В 11.45, перед тем как идти на
обычные, согласно Часовой Скрижали, занятия физическим трудом, я забежал к себе в комнату. Вдруг телефонный звонок,
голос — длинная, медленная игла в сердце...
Между тем Тыбурций быстро отпер входную дверь и, остановившись на пороге, в одну секунду оглядел нас обоих своими острыми рысьими глазами. Я до сих пор помню малейшую черту этой сцены. На мгновение в зеленоватых глазах, в широком некрасивом лице уличного оратора мелькнула холодная и злорадная насмешка, но это было только на мгновение. Затем он покачал головой, и в его
голосе зазвучала скорее грусть, чем
обычная ирония.
Ромашову казалось, что
голос у него какой-то чужой и такой сдавленный, точно в горле что-то застряло. «Каким я, должно быть, кажусь жалким!» — подумал он, но тотчас же успокоил себя тем
обычным приемом, к которому часто прибегают застенчивые люди: «Ведь это всегда, когда конфузишься, то думаешь, что все это видят, а на самом деле только тебе это заметно, а другим вовсе нет».
Приехал капитан Тальман с женой: оба очень высокие, плотные; она — нежная, толстая, рассыпчатая блондинка, он — со смуглым, разбойничьим лицом, с беспрестанным кашлем и хриплым
голосом. Ромашов уже заранее знал, что сейчас Тальман скажет свою
обычную фразу, и он, действительно, бегая цыганскими глазами, просипел...
В загорелых и огрубевших чертах лица его является почти незаметное судорожное движение, в
голосе слышится дрожание, и
обычный сдержанный вздох вырывается из груди.
После того мы вновь перешли в гостиную, и раут пошел
обычным чередом, как и в прочих кварталах. Червонным валетам дали по крымскому яблоку и посулили по куску колбасы, если по окончании раута окажется, что у всех гостей носовые платки целы. Затем, по просьбе дам, брантмейстер сел за фортепьяно и пропел «Коль славен», а в заключение, предварительно раскачавшись всем корпусом, перешел в allegro и не своим
голосом гаркнул...
Ты же, — продолжал он особенно милостивым
голосом, без примеси своей
обычной насмешливости и положив руку на плечо Серебряного, — ты оставайся у меня.
Весь этот день ему было не по себе. Он еще не имел определенных опасений за будущее, но уже одно то волновало его, что случился такой факт, который совсем не входил в
обычное распределение его дня, и что факт этот прошел безнаказанно. Даже к обеду он не вышел, а притворился больным и скромненько, притворно ослабевшим
голосом попросил принести ему поесть в кабинет.
— Пополам с господином Квашниным? — послышался сзади насмешливый
голос. Свежевский быстро обернулся и убедился, что этот ядовитый вопрос задал Андреа, глядевший на него со своим
обычным невозмутимым видом, заложив руки глубоко в карманы брюк.
За обедом он вновь затянул было
обычную песню о казенном интересе, но на первом же анекдоте
голос его внезапно пресекся: он убедился, что никто ему не внимает.
Он тяжело вздохнул и замолчал. Полежав с минуту тоже молча, Саша заговорила
обычным своим, равнодушным
голосом...
— Ну, что! как концессия? заполучили? — обращается он ко мне своим
обычным лающим
голосом.
— Тю-ю-ю-ли-ин, леш-ша-ай! — звенит и обрывается на том берегу
голос путника, но на Тюлина этот призыв не производит ни малейшего впечатления. Точно этот отчаянный вопль — такая же
обычная принадлежность реки, как игривые всплески зыби, шелест деревьев и шорох речного «цвету».
Маленький, толстый старичок, с бритым и смешным лицом, казался встревоженным. Из ближайшей аудитории слышался ровный
голос лектора, а из дальнего конца коридора несся смешанный гул; субинспектор с тревогой наставлял привычное ухо, прислушиваясь к этому шуму; опытный человек уловил в нем особый оттенок: если каждый из сотни молодых
голосов повысится против
обычного на терцию, общий говор аудитории напоминает растревоженный улей.
— Так вот что… — начала дама, и
голос ее как бы изменил своей
обычной веселости. — Каретник опять этот являлся: ему восемьсот рублей надобно заплатить.
Очень возможно, что тут была
обычная романтика ребенка, много читавшего о путешествиях; но возможно и другое, более похожее на странного Сашу: тот старый и утомленный, который заснул крепко и беспамятно, чтобы проснуться ребенком Сашей, увидел свое и родное в загадочных мужиках и возвысил свой темный, глухой и грозный
голос.
Что-то совсем страшное, далеко уходящее за пределы
обычного, встало перед Колесниковым, и даже его мистически-темная душа содрогнулась; и чем-то от древних веков, от каменного идола повеяло на него от неподвижной фигуры Саши, склонившего голову на руки и так смотревшего в лесную глубину, будто весь его, все его темные силы звал он на послугу. Зашептал Андрей Иваныч, и не был прост и спокоен его обычно ровный
голос...
Все у него было
обычное, чисто армейское:
голос, манеры, поношенный мундир, бедный и грубый язык.
Цветущая здоровьем девушка сидела против него, откинувшись на спинку кресла, плотно обтянутая материей костюма, позволявшего видеть пышные формы её плеч и груди, и звучным
голосом, полным властных нот, говорила ему пустяки,
обычные при первой встрече незнакомых людей.
Дедушка говорил эти страшные слова со своими
обычными передышками, таким слабым и безучастным
голосом, с таким равнодушным выражением усталых, запавших глаз, что казалось, будто внутри его говорила старая, испорченная машина.
— Ребята, — сказал он своим
обычным сухим
голосом, не опуская руки, пока море не расступилось, Пэд здесь. Я говорить не мастер. Мы плавали и дрались вместе. Многие из нас живы только благодаря ему. Пусть идет с миром.
Аян молча стоял у койки; его озаренные изнутри глаза отражали общее сдержанное возбуждение, заражавшее желанием неожиданно возвысить
голос и произнести неизвестное ему самому слово, целую речь, после которой все стало бы ясно, как на ладони. Между тем, спроси его кто-нибудь в это мгновение: «Ай, кто достойнейший?» — он ответил бы
обычной улыбкой, жуткой в своей замкнутости. Наконец боцман сказал...
Когда две или три такие старушонки, преследуемые с остервенением по всей улице воем и лаем собак, останавливались перед окнами скотного двора, затягивая тощим
голосом обычную свою стихиру...
Он посмотрел немного вкось и ответил
обычным ласковым
голосом...
На одной из нар сидел в своей
обычной позе Хомяк, и даже он как будто прислушивался к громкому
голосу полковника и к тихим ответам Бесприютного.
Вдруг среди тишины раздался дребезжащий
голос старого Хомяка. Уже несколько минут назад старик, кряхтя и охая, медленно сполз с нары и направился к Федору. Теперь он остановился по другую сторону нар и произнес своим
обычным тоном...
Урезонив еврея, Михеич снова направлялся к излюбленному месту на окне, где спина его скоро прилипала к натертому жирному пятну косяка, а нос и усы принимали
обычное положение. Еврей продолжал свои рулады, возвратившись к нотам, более свойственным человеческому
голосу, или начинал что-то таинственно выстукивать в стену, как бы сообщая кому-то смысл сейчас слышанных слов.
К окну с волненьем Сашка подбежал:
Разгонных тройка у крыльца большого.
Вот сел ямщик и вожжи подобрал;
Вот чей-то
голос: «Что же, всё готово?»
— «Готово». — Вот садится… Он узнал:
Она!.. В чепце, платком окутав шею,
С
обычною улыбкою своею,
Ему кивнула тихо головой
И спряталась в кибитку. Бич лихой
Взвился. «Пошел!»… Колесы застучали…
И в миг… Но что нам до чужой печали?
— Бродяги, — спокойно сказал Микеша, остановившись у моей лошади и с
обычным своим внимательным любопытством присматриваясь к приемам бродяг и к тому действию, какое они окажут на меня… Вид у бродяг был действительно ужасный, лица бледные, в
голосах, деланно-плаксивых и скулящих по-собачьи, слышалось что-то страшное, а в глазах, сквозь заискивающую и льстивую покорность, настораживалось вдруг что-то пристально высматривающее и хищное.
Фрол кричал, видимо надрывая старую грудь. Микеша тянул свободно, полным и звучным
голосом. Никогда еще я не слыхал подобных звуков из человеческой груди… Крик был ровный, неустанный и гулкий, точно тягучий отголосок огромного колокола… Это был
обычный призыв с берега к спящему за отмелью отдаленному станку.
Певчие замолчали, и вслед за ними замолкли один за другим невидимые хоры в углах и в куполе. Тихим, слегка вздрагивающим, умоляющим
голосом, так странно не похожим своей естественностью на
обычные церковные возгласы, священник проговорил первые слова великого канона...
Ее
голос дрожал негодованьем, но говорила она сдержанно, ни на волос не нарушая
обычной величавости.
— Пишите, девицы: «за здравие Сергия и Домны», — проговорила
обычным невозмутимым
голосом Манефа. — Третье письмо читай, мать Таифа.
Вошла мать Манефа с Фленушкой и Евпраксией. После
обычных «метаний» и поклонов Яким Прохорыч пристально поглядел на старушку и дрогнувшим несколько
голосом спросил у нее...
И
голос Виринеи все мягче и мягче становился; не прошло трех-четырех минут,
обычным добродушным
голосом говорила она пристававшим к ней девицам...
Гараська, видимо, входил в
обычную колею. В его несколько проясневшем мозгу вырисовывалась целая перспектива самых соблазнительных ругательств и обидных прозвищ, когда сосредоточенно сопевший Баргамот
голосом, не оставлявшим ни малейшего сомнения в твердости принятого им решения, заявил...